«Главное в книге и в женщине — не форма, а содержание.» Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.
«Жизнь прекрасна и удивительна!» — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
Легко не красть. Тем более — не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Куда труднее — не судить. Может быть, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут неощутима. Подумаешь — не суди! А между тем, не суди — это целая философия.
У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжелом характере…
К тридцати годам Маруся поняла, что жизнь состоит из удовольствий. Все остальное можно считать неприятностями.
Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.
Что приуныли, трубадуры режима?
Любовь – это… калейдоскоп. Типа – сегодня одна, завтра другая…
А вообще я – солдат. Да, да. Простой солдат в чине майора. Забывающий у мольберта в редкие часы досуга о будничных невзгодах…
Я пью только вечером… Не раньше часу дня…
Мне кажется, разум есть осмысленная форма проявления чувства. Вы не согласны?
Я обратился к вам, потому что ценю интеллигентных людей. Я сам интеллигентный человек. Нас мало. Откровенно говоря, нас должно быть еще меньше.
Бедность качество врожденное. Богатство тоже. Каждый выбирает то, что ему больше нравится. И, как ни странно, многие предпочитают бедность.
По-настоящему страдают люди только от досадных мелочей.
У нас были странные, мучительные отношения. Я – позитивист, романтик, где-то жизнелюб. А Рая была человеком со всяческими комплексами.
Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.
И вообще, что может быть прекраснее неожиданного освобождения речи?!
Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
Что значит «нажрался»? Да, я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв!
Некоторое время мы беседовали о сокровенном. Разговор шел на сплошном подтексте.
В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса…
Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только — да или нет.
Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
Человек человеку — все что угодно... В зависимости от стечения обстоятельств.
До чего же Он по-хорошему неразборчив, этот царь вселенной!..
Ирония – любимое, а главное, единственное оружие беззащитных.
В салате были грибы, огурцы, черносливы, редиска, но преобладали макароны.
Где обещанные курсы шоферов и бульдозеристов?
Серьезным и довольно страшным ощущением нашего времени стало постоянное и незримое присутствие какого-то абсурда, проявляющееся в нормальном отношении к безумным явлениям.
Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.
Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
У одних есть мысли. У других – единомышленники…
Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.
В трамвае красивую женщину не встретишь. В полумраке такси, откинувшись на цитрусовые сиденья, мчатся длинноногие и бессердечные — их всюду ждут. А дурнушек в забрызганных грязью чулках укачивает трамвайное море. И стекла при этом гнусно дребезжат.
Люди слабые жизнь преодолевают, а люди сильные – ее осваивают.
Вечно ты недовольна, когда я звоню. Вечно говоришь, что уже полтретьего ночи.
А мы напьемся, когда я вернусь?
Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.
Конечно, я мог бы отказаться. Но я почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения.
Нет, как известно, равенства в браке. Преимущество всегда на стороне того, кто меньше любит. Если это можно считать преимуществом.
Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд.
Это страшное дело, когда актрисы плачут в нерабочие часы.
Женщина, как таковая, является чудом.
Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.
Бескорыстное вранье – это не ложь, это поэзия.
Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.
Ее глаза как бирюза – это восходящая метафора. А ее глаза как тормоза – это нисходящая метафора.
Ты добиваешься справедливости? Успокойся, этот фрукт здесь не растёт.
Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.
Последний крик метафизического синтетизма!
Я давно заметил: когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом.
На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному и к хорошему.
Разумеется, не все ее подруги жили хорошо. Некоторые изменяли своим мужьям. Некоторые грубо ими помыкали. Многие сами терпели измены. Но при этом – они были замужем. Само наличие мужа делало их полноценными в глазах окружающих.
Жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем.
Брать на год солиднее, чем выпрашивать до послезавтра.
Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.
Это тот самый Генрих Лебедев, который украл из музея нефритовую ящерицу?!
Когда человека бросают одного и при этом называют самым любимым, делается тошно.
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант... А надо бы все время себя спрашивать: не говно ли я?
Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.
Перечитайте Гюнтера де Бройна, и вы разгадаете мое сердце.
Имея большую зарплату, можно позволить себе такую роскошь, как добродушие.
Любая подпись хочет, чтобы её считали автографом.
Я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.